В честь 120-летия со дня рождения великого донского писателя мы при поддержке Президентского фонда культурных инициатив создаем проект «Шолохов рядом».
Наш собеседник — внук писателя, депутат Госдумы, в прошлом директор музея-заповедника Шолохова. Александр Михайлович уже рассказал нам о методах дедушкиного воспитания. Теперь поговорим о переписке Шолохова с большой страной, его графике работы и… личном самолете.
— Биограф Василий Воронов рассказывает, что в некоторые дни Шолохову приходило по сто писем. Приводит пример, как шахтеры просили прислать им на перевоспитание распутную героиню «Поднятой целины» Лушку. Чего еще хотели люди от Михаила Александровича?
— Это очень большая и интересная тема. К счастью, тысячи писем сохранились, они стали материалом для изучения. И в результате десятилетней работы вместе с Институтом мировой литературы мы выпустили два тома писем Шолохову.
Писали все: от заключенных женских колоний до академика Лихачева. И диапазон вопросов самый широкий: от бытовых и правовых ситуаций до просьб обратить внимание на масштабные государственные проблемы.
А ситуация с перевоспитанием Лушки нередкая. Шолохова читали люди, о которых это и было написано. Они помнили Гражданскую, коллективизацию. Поэтому читатели живо откликались и даже писали в газету «Правда» с требованием назначить суд над «контрой» Мелеховым. Его воспринимали как абсолютно реальную фигуру. Хотя у Григория Мелехова был совершенно реальный прототип — хорунжий Харлампий Ермаков.
Эти письма позволяют нам сделать вывод и о литературе XX века вообще. До того книги писались аристократией для аристократии. Сегодня литература узко ориентирована: на тинейджеров, домохозяек, любителей детективов, фантастики. Вот вы можете назвать что-то из последнего, что читали бы все? Такого нет. А Шолохова, Хемингуэя, Ремарка тогда знал и грузчик, и профессор. И это удивительная примета того времени.
— А как технически выглядела доставка писем Шолохову?
— Если Михаил Александрович был здесь, почтальон это знал, наполнял сумку его корреспонденцией и совершал в усадьбу отдельный рейд. У нас в музее есть кабинет, где весь подоконник занимает почта одного дня. Если же дедушка неделю или больше отсутствовал, то в одну сумку письма уже не помещались, и с почтальоном приходили помощники: несли мешок, а то и два.
— На какие-то письма он отвечал лично?
— До начала 1960-х годов он все читал сам и отвечал тоже сам. Затем объем стал таким, что все прочесть было невозможно, и ему от Союза писателей выделили секретаря, тот просматривал и сортировал письма. Но большую часть из них Михаил Александрович все равно прочитывал.
— Еще я знаю, что в доме дежурил милиционер. Он был положен Шолохову по статусу — как депутату Верховного Совета и члену ЦК партии, но от личной охраны Михаил Александрович долго отказывался, до одного инцидента.
— Это был не один человек, а четверо, они сменяли друг друга. Но кто-то приживался и оставался надолго: несколько милиционеров, можно сказать, всю свою службу здесь и провели. Весной и летом они дежурили как раз здесь, на лавочке у дома, где мы с вами сидим.
И да, дед долгое время от милиционеров отказывался, пока одна психически больная женщина не проникла в дом, она взяла нож на кухне, ходила с ним по комнатам. Слава богу, никто не пострадал, но после этого бабушка настояла на том, чтобы согласиться на милицейский пост.
Но не в том виде, в котором его потом описал Евтушенко. Он рассказывает, как приехал в Вешенскую и пришел в недоумение, увидев здесь милицейскую полосатую будку. Зачем приехал, не говорит, хотя понятно зачем: вымаливать себе защиту после того, как его собрались исключить из Союза писателей. Но дело даже не в этом. Никакой такой будки в усадьбе не было и быть не могло, это что-то из историй про городовых, совсем из другой эпохи. Ну и это дает нам возможность оценить правдивость воспоминаний Евтушенко.
— А вы детьми с этими милиционерами общались?
— Подружились, конечно. Люди, которые помогали семье, становились ее членами. Никаких различий между хозяевами и помощниками не было. Милиционеры, шофер Михаила Александровича. А баба Нюра так вообще всю жизнь с нами прожила, и ее воспринимали как родственницу.
В 1933 году, во время большого голода, дедушка с бабушкой нашли Нюру на улице. Она была из раскулаченной семьи. Времена тогда были страшные: людей не просто выгоняли на улицу, но еще и запрещали помогать им. Но дедушка с бабушкой не побоялись ее забрать.
После тяжелого голода и от перенесенного стресса в организме Нюры случились серьезные нарушения: она была болезненно полной. Из-за этого личная жизнь не сложилась. Она так с нами и прожила, приняв на себя добровольно обязанности кулинара. Тут уже я глотаю слюну, так как ничего вкуснее того, что готовила баба Нюра, не знаю. Готовила только в русской печи: все от блинов до запеченного поросенка. Кухню в семье называли «Нюрино царство», там и сегодня все, как было при ней.
— Как работал дедушка? В тишине? Нужно ли было ходить на цыпочках?
— У него был интересный распорядок дня. Он достаточно рано ложился спать, часов в десять вечера. Еще час-два в постели читал, а просыпался в 4-5 утра. И часов до 8 утра работал. Он выбрал себе самую маленькую и удаленную комнату во всем доме, мы ему своим храпом не мешали.
В прошлой жизни я биолог, и когда работал над диссертацией, мне нужно было в течение всей аспирантуры собирать материал, а потом за месяц написать. Так вот я приехал в Вешенскую и попробовал пожить по графику деда. За эти два-три утренних часа я делал больше, чем за весь день при моем обычном расписании! Единственное, лечь нужно пораньше.
А когда просыпаешься на заре... это невероятное время, такой прилив сил, что сравнить его с другим временем невозможно.
— Почему выбрали биологию?
— Семейное. У меня папа биофак МГУ окончил, дядька — Тимирязевскую академию. У меня к концу школы даже сомнений не было: кроме того, что биология мне близка, здесь и романтика, и мечта посмотреть весь Советский Союз. Я гидробиолог по специальности, студентом работал на водоемах. И видел нашу огромную страну от Севана до Сахалина и от Белого моря до Иссык-Куля.
— Тогда к вам профессиональный вопрос. Ваш дедушка с художественной и исторической точек зрения раскрыл уникальность Дона. А с точки зрения гидробиологии в чем особенность нашей реки?
— Я не буду описывать видовой состав, потому что это надолго. Дон прежде всего удивителен Азовским морем. Без него этого моря не было бы, здесь идет смешение соленых вод Черного моря и большого количества пресной воды, которой, правда, год от года становится меньше. Азовское море солонеет, и это ведет к неприятным последствиям. Но опресненная морская вода дала удивительный толчок для пресноводных видов: мы же знаем, что сазан ходит нагуливаться в Азовское море, лещ, судак, про осетровых я уж не говорю. А дальше рыба идет в Дон и там нерестится. И эта система уникальна. В чем-то она сходна с Волгой и Каспийским морем, но в Каспии более соленая вода.
— О том, что Шолохов — нобелевский лауреат, знают все. А как это было изнутри? Как готовились в семье к той поездке?
— Я был в нежном возрасте, три года мне было. Мы с братом дожидались семью в Москве. Нам напривозили сладостей и машинок, некоторые до сих пор сохранились, кстати. Для папы, дяди, теток, вся семья же ездила, это было большое событие. Поездка за границу в то время вообще нечастое явление, а тут вы едете на вручение Нобелевской премии.
Как-то особо готовились? Не думаю. Дедушка довольно спокойно относился ко всяким регалиям. Более того, известна история, как он узнал о Нобелевской премии. Он был тогда в Казахстане, жили в палатках на берегу озера Челкара, охотились и рыбалили. Каждый год уезжали туда осенью на месяц, а то и больше. Дедушка мог спокойно поработать и отдохнуть. А нам было просто здорово. Такая семейная традиция, которая, к сожалению, ушла.
Сохранилось интервью: корреспондент «Правды» спрашивал дедушку, как прошел и чем запомнился день, когда пришло известие о Нобелевской премии. Он сказал: с утра хорошо поработал, написал несколько страниц, которые до этого чертовски трудно давались, потом получил известие о премии, а на вечерней охоте двумя выстрелами сбил двух гусей, причем на предельной дистанции, что бывает нечасто.
— Есть такая книга «Шолохов в народной молве», в ней собраны всякие легенды и мифы о нем. С каким легендами о дедушке сталкивались вы?
— Ой, тут весь диапазон. Начиная с идеализации и сочинения «иконописных» историй и заканчивая басней о том, что у Шолохова был свой личный самолет. Не исключаю, что какие-то мифы родились из шуток самого дедушки. А история с самолетом могла родиться благодаря его водителю, тоже был из шутников.
Из Ростова в Вешенскую летал пассажирский АН-2. Пилотам было интересно, как живет усадьба, и иногда они делали над ней круг, просто из любопытства. Как-то сидит наш водитель с приятелями, они спрашивают: «А чего это у вас тут самолет летает?» — «Та это шолоховской корове сено возят». И все, это ушло в народ. (Смеется.)
— Какие подарки любил Михаил Александрович?
— Книги. Привозил их отовсюду. Но еще больше его можно было порадовать хорошим рассказом. Он и сам был невероятный рассказчик. Люди, которые у нас тут собирались, тоже отличались этим талантом. Хотя компания была очень разношерстной. Порой до комичного.
Папа вспоминал, как они в 1950-х в очередной раз отправились из Вешек в Казахстан. Ехали большой компанией на нескольких машинах. По дороге останавливались, ночевали в степи, развлекались: играли в карты на фанты. Одним из фантов было: кто проиграет, заезжает в город Уральск, сидя на переднем сидении в женском платке.
Дедушка проиграл. Честно выполнил свой фант. Военный открытый джип въезжает в город, и выглядит это так: водитель, рядом усатый дедушка в бабьем платке, за ним наша необъятная Нюра, к которой прижимался карлик Валентин. А третий с ними — Максим Трегубый, часто бывавший у нас в доме казак с заячьей губой. Следом по улице бежали казашата и кричали: «Цирк приехал! Цирк!»
Я к чему: все эти люди были невероятные рассказчики. Именно это качество, а не чины и сословные предрассудки, могло гарантировать дедушкину дружбу.
